Тяжелое детство мне пало на долю…

Надсон Семен
( 1862 – 1887 )

Мать.
Тяжелое детство мне пало на долю:
Из прихоти взятый чужою семьей,
По темным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.

Меня окружало довольство; лишений
Не знал я, — зато и любви я не знал,
И в тихие ночи тревожных молений
Никто над кроваткой моей не шептал.

Я рос одиноко… я рос позабытым,
Пугливым ребенком, — угрюмый, больной,
С умом, не по-детски печалью развитым,
И с чуткой, болезненно-чуткой душой…

И стали слетать ко мне светлые грезы,
И стали мне дивные речи шептать,
И детские слезы, безвинные слезы,
С ресниц моих тихо крылами свевать!..

Ночь… В комнате душно… Сквозь шторы струится
Таинственный свет серебристой луны…
Я глубже стараюсь в подушки зарыться,
А сны надо мной уж, заветные сны!..

Чу! Шорох шагов и шумящего платья…
Несмелые звуки слышней и слышней…
Вот тихое «здравствуй», и чьи-то объятья
Кольцом обвилися вкруг шеи моей!

«Ты здесь, ты со мной, о моя дорогая,
О милая мама!.. Ты снова пришла!
Какие ж дары из далекого рая
Ты бедному сыну с собой принесла?

Как в прошлые ночи, взяла ль ты с собою
С лугов его ярких, как день, мотыльков,
Из рек его рыбок с цветной чешуею,
Из пышных садов — ароматных плодов?

Споешь ли ты райские песни мне снова?
Расскажешь ли снова, как в блеске лучей
И в синих струях фимиама святого
Там носятся тени безгрешных людей?

Как ангелы в полночь на землю слетают
И бродят вокруг поселений людских,
И чистые слезы молитв собирают
И нижут жемчужные нити из них?..

Сегодня, родная, я стою награды,
Сегодня — о, как ненавижу я их!-
Опять они сердце мое без пощады
Измучили злобой насмешек своих…

Скорей же, скорей!..»
И под тихие ласки,
Обвеян блаженством нахлынувших грез,
Я сладко смыкал утомленные глазки,
Прильнувши к подушке, намокшей от слез!..
1886

Был вечер. В одежде измятой ветрами…

Полонский Яков
( 1819 — 1898 )

Бэда-проповедник.
Был вечер. В одежде измятой ветрами,
Пустынной тропою шел Бэда слепой.
На мальчика он опирался рукой,
По камням ступая босыми ногами.
И было всё глухо и дико кругом,
Одни только сосны росли вековые,
Одни только скалы торчали седые,
Косматым и влажным одетые мхом.

Но мальчик устал; ягод свежих отведать,
Иль просто слепца он хотел обмануть:
«Старик!- он сказал,- Я пойду отдохнуть,
А ты, если хочешь, начни проповедовать:
С вершин увидали тебя пастухи…
Какие-то старцы стоят на дороге…
Вон жёны с детьми! Говори им о Боге,
О Сыне, распятом за наши грехи.»

И старца лицо просияло мгновенно,
Как ключ, пробивающий каменный слой,
Из уст его бледных живою волною
Ввысокая речь потекла вдохновенно —
Без веры таких не бывает речей!…
Казалось, слепцу в славе небо являлось,
Дрожащая к небу рука поднималась,
И слёзы текли из потухших очей.

Но вот уж сгорела заря золотая,
И месяца бледный луч в горы проник,
В ущелье повеяла сырость ночная,
И вот, проповедуя, слышит старик,
Зовёт его мальчик, смеясь и толкая:
«Довольно, пойдем, никого уже нет!»
Замолк грустно старец, главой поникая,
Но только замолк он — от края до края:
«Аминь», ему грянули камни в ответ.

Ах! что изгнанье, заточенье…

Некрасов Николай
( 1821 — 1878 )

Ах! что изгнанье, заточенье!
Захочет — выручит судьба!
Что враг!- возможно примиренье,
Возможна равная борьба;

Как гнев его ни беспределен,
Он промахнется в добрый час…
Но той руки удар смертелен,
Которая ласкала нас!..

Один, один!.. А ту, кем полны
Мои ревнивые мечты,
Умчали роковые волны
Пустой и милой суеты.

В ней сердце жаждет жизни новой,
Не сносит горестей оно
И доли трудной и суровой
Со мной не делит уж давно…

И тайна всё: печаль и муку
Она сокрыла глубоко?
Или решилась на разлуку
Благоразумно и легко?

Кто скажет мне?.. Молчу, скрываю
Мою ревнивую печаль,
И столько счастья ей желаю,
Чтоб было прошлого не жаль!

Что ж, если сбудется желанье?..
О, нет! живет в душе моей
Неотразимое сознанье,
Что без меня нет счастья ей!

Всё, чем мы в жизни дорожили,
то было лучшего у нас,-
Мы на один алтарь сложили —
И этот пламень не угас!

У берегов чужого моря,
Вблизи, вдали он ей блеснет
В минуту сиротства и горя,
И — верю я — она придет!

Придет… и как всегда, стыдлива,
Нетерпелива и горда,
Потупит очи молчаливо.
Тогда… Что я скажу тогда?..

Безумец! для чего тревожишь
Ты сердце бедное свое?
Простить не можешь ты ее —
И не любить её не можешь!..

Где ты, время невозвратное…

Полежаев Александр
( 1804 — 1838 )

Негодование.
Где ты, время невозвратное
Незабвенной старины?
Где ты, солнце благодатное
Золотой моей весны?

Как видение прекрасное,
В блеске радужных лучей,
Ты мелькнуло, самовластное,
И сокрылось от очей!

Ты не светишь мне по-прежнему,
Не горишь в моей груди —
Предан року неизбежному
Я на жизненном пути.

Тучи мрачные, громовые
Над главой моей шумят;
Предвещания суровые
Дух унылый тяготят.

Ах, как много драгоценного
Я в сей жизни погубил!
Как я идола презренного —
Жалкий мир — боготворил!

С силой дивной и кичливою
Добровольного бойца
И с любовию ревнивою
Исступленного жреца

Я служил ему торжественно,
Без раскаянья страдал
И рассудка луч божественный
На безумство променял!

Как преступник, лишь окованный
Правосудною рукой,-
Грозен ум, разочарованный
Светом истины нагой!

Что же?.. Страсти ненасытные
Я таил среди огня,
И друзья — злодеи скрытные —
Злобно предали меня!

Под эгидою ласкательства,
Под личиною любви
Роковой кинжал предательства
Потонул в моей крови!

Грустно видеть бездну черную
После неба и цветов,
Но грустнее жизнь позорную
Убивать среди рабов

И, попранному обидою,
Видеть вечно за собой
С неотступной Немезидою
Безответственный разбой!

Где ж вы, громы-истребители,
Что ж вы кроетесь во мгле,
Между тем как притеснители
Торжествуют па земле!

Люди, люди развращенные —
То рабы, то палачи,-
Бросьте, злобой изощренные,
Ваши копья и мечи!

Не тревожьте сталь холодную —
Лютой ярости кумир!
Вашу внутренность голодную
Не насытит целый мир!

Ваши зубы кровожадные
Блещут лезвием косы —
Так грызитесь, плотоядные,
До последнего, как псы!..

Бровей выравнивая дуги…

Несмелов Арсений
( 1889 — 1945 )

Разрыв.
Бровей выравнивая дуги,
Глядясь в зеркальное стекло,
Ты скажешь ветреной подруге,
Что всё прошло, давно прошло;

Что ты иным речам внимаешь,
Что ты под властью новых встреч,
Что ты уже не понимаешь,
Как он сумел тебя увлечь;

Что был всегда угрюм и нем он,
Печаль, как тень свою, влача…
И будто лермонтовский Демон
Глядел из-за его плеча…

С ним никогда ты не смеялась,
И если ты бывала с ним,
То лишь томление и жалость
Владели голосом твоим.

Что снисходительности кроткой
Не можешь ты отдаться вся,
Что болью острой, но короткой
Разрыв в душе отозвался.

Сверкнув кольцом, другою бровью
Рука займется не спеша,
Но, опаленная любовью,
Не сможет лгать твоя душа!

И зазвенит она от зова,
И всю ее за миг один
Наполнит некий блеск грозовый
До сокровеннейших глубин.

И вздрогнешь резко и невольно,
К глазам поднимется платок,
Как будто вырван слишком больно
Один упрямый волосок.

Как стучит уныло маятник…

Фофанов Константин
( 1862 — 1911 )

Как стучит уныло маятник,
Как темно горит свеча;
Как рука твоя дрожащая
Беспокойно горяча!

Очи ясные потуплены,
Грустно никнет голова,
И в устах твоих прощальные
Не домолвлены слова.

Под окном шумят и мечутся
Ветки кленов и берез…
Без улыбок мы встречалися
И расстанемся без слез.

Только что-то не досказано
В наших думах роковых,
Только сердцу несогретому
Жаль до боли дней былых.

Ум ли ищет оправдания,
Сердце ль памятью живет
И за смутное грядущее
Прошлых мук не отдает?

Или две души страдающих,
Озарив любовью даль,
Лучезарным упованием
Могут сделать и печаль?

Мы встретились с тобою в храме…

Блок Александр
( 1880 — 1921 )

Холодный день.
Мы встретились с тобою в храме
И жили в радостном саду,
Но вот зловонными дворами
Пошли к проклятью и труду.

Мы миновали все ворота
И в каждом видели окне,
Как тяжело лежит работа
На каждой согнутой спине.

И вот пошли туда, где будем
Мы жить под низким потолком,
Где прокляли друг друга люди,
Убитые своим трудом.

Стараясь не запачкать платья,
Ты шла меж спящих на полу;
Но самый сон их был проклятье,
Вон там — в заплеванном углу…

Ты обернулась, заглянула
Доверчиво в мои глаза…
И на щеке моей блеснула,
Скатилась пьяная слеза.

Нет! Счастье — праздная забота,
Ведь молодость давно прошла.
Нам скоротает век работа,
Мне — молоток, тебе — игла.

Сиди, да шей, смотри в окошко,
Людей повсюду гонит труд,
А те, кому трудней немножко,
Те песни длинные поют.

Я близ тебя работать стану,
Авось, ты не припомнишь мне,
Что я увидел дно стакана,
Топя отчаянье в вине.

Есть в напевах твоих сокровенных…

Блок Александр
( 1880 — 1921 )

К Музе.
Есть в напевах твоих сокровенных
Роковая о гибели весть.
Есть проклятье заветов священных,
Поругание счастия есть.

И такая влекущая сила,
Что готов я твердить за молвой,
Будто ангелов ты низводила,
Соблазняя своей красотой…

И когда ты смеешься над верой,
Над тобой загорается вдруг
Тот неяркий, пурпурово-серый
И когда-то мной виденный круг.

Зла, добра ли? — Ты вся — не отсюда.
Мудрено про тебя говорят:
Для иных ты — и Муза, и чудо.
Для меня ты — мученье и ад.

Я не знаю, зачем на рассвете,
В час, когда уже не было сил,
Не погиб я, но лик твой заметил
И твоих утешений просил?

Я хотел, чтоб мы были врагами,
Так за что ж подарила мне ты
Луг с цветами и твердь со звездами —
Всё проклятье своей красоты?

И коварнее северной ночи,
И хмельней золотого аи,
И любови цыганской короче
Были страшные ласки твои…

И была роковая отрада
В попираньи заветных святынь,
И безумная сердцу услада —
Эта горькая страсть, как полынь!

«Христос воскрес», — поют во храме…

Мережковский Дмитрий
( 1866 — 1941 )

«Христос воскрес», — поют во храме;
Но грустно мне… душа молчит:
Мир полон кровью и слезами,
И этот гимн пред алтарями
Так оскорбительно звучит.
Когда б Он был меж нас и видел,
Чего достиг наш славный век,
Как брата брат возненавидел,
Как опозорен человек,
И если б здесь, в блестящем храме
«Христос воскрес» Он услыхал,
Какими б горькими слезами
Перед толпой Он зарыдал!
Пусть на земле не будет, братья,
Ни властелинов, ни рабов,
Умолкнут стоны и проклятья,
И стук мечей, и звон оков, —
О лишь тогда, как гимн свободы,
Пусть загремит: «Христос воскрес!»
И нам ответят все народы:
«Христос воистину воскрес!»